вот так вот...
я чуть чуть дополнил...
Вторник. Дождик. Никаких озер (одни лужи). Маменька уехала за
покупками. Я знал, что Ло где-то близко. В результате скрытых
маневров я-набрел на нее в спальне матери. Оттягивала перед
зеркалом веко, стараясь отделаться от соринки, попавшей в левый
глаз. Клетчатое платьице. Хоть я и обожаю этот ее опьяняющий
каштановый запах, все же мне кажется, что ей бы следовало
кое-когда вымыть волосы. На мгновение мы оба заплавали в теплой
зелени зеркала, где отражалась вершина тополя вместе с нами и
небом. Подержал ее грубовато за плечи, затем ласково за виски и
повернул ее к свету.
"Оно вот здесь", сказала она, "я чувствую"...
"Швейцарская кокрестьянка кокончиком языка"...
"...Вылизала бы?"
"Имно. Попробать?"
"Конечно, попробуйте".
Нежно я провел трепещущим жалом по ее вращающемуся соленому
глазному яблоку. И тут же почувствовал у себя на языке что-то мягкое,
я наклонился и выплюнул это себе на ладонь. То был кусок бумаги для письма, величиной с лодонь,
смяты и изжеваный. Удивленный таким результатом я опять развернул её к себе и в предвкушении
новой находки опять лизнул её влажное глазное яблоко. На этот раз у меня во рту оказалась
пуговица от платья, которое я видел одетым на ней пару дней назад. Я внимательно осмотрел
её:темно-коричневая деревянная пуговица, чуть меньше четвертока.
"интересно", с восхищением в голосе сказала моя маленькая принцесса, "Давай попробуем ещё"
"Sure baby", ответил я, чувствуя как возбуждение подкрадываеться всё ближе к моему горлу.
Я потянул её поближе к себе и опять забрался языком ей под веко. На этот раз я смог забраться так
глубоко, что мой язык скрылся там почти на половину. Кончиком я нащупал что то продолговатое и
холодное, сложил язык трубочкой и зажав краями очередную находку, я аккуратно, пытаясь не
повередить её газа, потащил предмет наружу. Это был оловяный солдатик, размерами чуть больше
моего большого пальца. Кое-где краска с металла облезла, но в целом солдатик сохранил какую-то
таинственную притягательность, свойственную только хорошим игрушкам.
"Вот здорово", сказала она, мигая, "все ушло".
"Теперь второй глаз".
"Глупый вы человек", начала она, "там ровно - ". Но тут она
заметила мои собранные в пучок приближающиеся губы и покладисто
сказала: "Окэй".
Наклонившись к ее теплому, приподнятому, рыжеваторозовому
лицу, сумрачный Гумберт прижал губы к ее бьющемуся веку. Она
усмехнулась и, платьем задев меня, быстро вышла из комнаты. Я
чувствовал, будто мое сердце бьется всюду одновременно.