когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
это просто охуеть, к собственному подъезду сыкотно подходить, трубку телефонную в собственном доме противно брать, каждый раз наугад. привычка брать трубку и молчать уже появилась.
когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
так противно, как будто заусенцы с обоих сторон на всех десяти пальцах, как будто все ногти объедены с мясом, как будто бы весь стол в кружочках от чашек с кофе, в углах комнаты шарами сложилась пыль, а окна заплеваны, на майке прилип кусок вермешелины, по лицу размазаны сопли, а к босым ногам прилипает песок, как будто ударился локтем, сухожильем об угол, как будто тошнит с бодуна, как будто в тебе живет червь и вынуть его можно только необратимостью харакирей...
когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
"я новый джинсы купила чтобы с мотоцикла не соскакивать"
дома ужасно печально. в ларечек за колой не сходишь. Иные набивают себе синяки да шишки, Костик набил себе иероглиф любовь чуть пониже локтя.
снимать голову и класть рядом. проспал весь день, проводница с лицом человека слона даже не разбудила меня, когда я остался последним спящим телом во всей электричке. стояла и улыбалась, как я подхватываю все свои рюкзаки и пакеты с овощами.
когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
где то в тринадцатых числах июня мы с братцем ехали верхом на эсколаторе по киевскому метро, в районе станции шулявская (ну или как то так). я бородато прикалывал братика шариками под пирилами эсколатора, говорю мол посомтри с внешней стороны на перильце, под пеильцем шарики катются, а сам жду пока он рот голов наклонив и рот раззявя головкой в фанарь что между эсколаторами врубиться. братик у меня шибко врубной, башкой не шмякнулся.
но к чему это все... после этого мужчина интелегентно обглоданого вида, что стоял на ступеньку выше извлек из недр диктофон, что то набурчал туда, а потом ещё и в зааписню книжечку чиркнул. не иначе писатель.
так что я тут зачем это пишу. если встретие где нибудь этот эпизод имейте ввиду.
когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
в маршрутке ехал с потрясающим ребенком, больной видимо, но потрясающе живой, с великолепным ровным носом, глаза бегают, вертится, беззубым молочным ртом читос жует. сказать ничего не умеет, показывает жестами, быстро, четко
ещё там был негр, три глухонемых, печальный програмист, и жирная женщина с ещё более жирной улыбкой.