8 часов морозил точки, потел и спал в салонах незнакомых автомобилей, чтобы наконец признать, что моя записная книжка вывалилась из обложки и я слишком ленив, чтобы что-то поделать и нет никакой разницы между тем как и когда делать.
Правда- Дело техники. Чувство похожее на сладкое пробуждение, нашел смысл жизни как пьяную блондинку поутру в собственной постели. Разбудил, отправил домой.
Тошнит сказать больше.

Опять убежал. В слезах, без объяснения причин. Разрывает так, что кажется будто бы треск слышат все эти люди в автобусах, метро, и на улице, в коридорах, залах и соседним столиком. Вчера мы пили джин на арбате в компании украинских националистов, смеялись до истерики, я ломал голову пытаясь разобрать эту тупорылую мову. А как бы вы почувствовали себя, если бы огромный хохол с хитрым ебалом провел рукой по вашему уху и мягко выдохнул «красивый».
Сегодня нет смысла, щемит, режет, плачет. Скоро вырастут сиськи.

Я могу спать сидя, не есть несколько дней, терпеть жару и свою неспособность понять и десятой доли того о чем она говорит, я могу делать дырки в бутылках, смотреть кино и смеяться, но я не могу терпеть это невыносимое и бросить курить.
Хули толку во всех системах.

ночью нанес пару хлестких, мощных ударов в мозг морковкой. В этой связи утро кажется мне очень красивым, а проблемы незначительными.
посмотрю фильм пляж, вадик говорит что леонардо похож на нас.

я физически ощущаю какие у меня большие глаза.
стоит на минутку расслабиться и всё расплывётся.

я даже не слушал что она говорит...
колдуют её глаза и футболка.

ваша гарилла меня покорила...

на самом деле папа меня так не понимает, что я завтра сяду в самый первый автобус и поеду обратно и буду плакать всю дорогу если получится.
и дело даже не в дудке...

гекльберри финн, том уэйтс, том сойер и том круз.

от того что они теперь тут обязательно накрывают тарелки салфетками, а весь холодильник забит банками и пачками молока хочется обратно в воронеж и обдуться.
но обратно в воронеж это долго, так что...

Жизнь проходит среди старух заворачивающих банки волосы, старух похожих на огромных морщинистых черепах, сухих старух на рыках и толстозадых динозавров в давке общественного транспорта.
Все складывается.
Я не хотел идти, почувстовал, что дом мне отомстит, вместо тепла. Мы даже не знали, что хотим купить. Продавщица, глаза измазаны синим, ставит в холодильники шершавые темные баллоны дешевого пива, с видом обреченным, лишенным всякой надежды. Спрашивает парней, откуда у них костыли так, что знает, говорит что её муж переломал бедренную кость, так будто это они во всем виноваты. Сколько стоят костыли? – А давайте я вам принесу. Из машины выскакивает грязноватого вида блондинка и бросаясь мне на шею выясняет только три вещи – когда я приехал, на долго ли собираюсь оставаться, можно ли меня потискать. Лицо не кажется мне знакомым. Реальным и знакомым остается только фиолетовая полоска неба, порезанная тополями как пространство эквалайзера.
На груди, ровно посередине огромная саранча, размером с варежку – одно из самых серьезных потрясений - два нахмуренных глаза. Силы не покинули меня, сдержал крик, мягко стряхнул её на бордюр.
Что же может являться символом, если не может быть таковым саранча чуть правее сердца?