когда я трезв я муму и герасим, мама, а так я война и мир
Ебаный том Йорк закинул меня на потолок. Опять.
Февраль становится самым долгим месяцем, и это ничего не значит. На трамвайных рельсах ко мне пристал красноглазый таджик, полез здороваться, сжал в кулаке зажигалку и подумал про Уэльбека. Теперь цепляет, мир любопытен. С крайним отвращением вместо страха – можно идти на любые эксперименты.
Я что-то совсем запутался во времени, это позитивный симптом, значит, нет ничего волнующего, ничего к чему можно было привязать опознавательный знак. Кажется, все началось в феврале. И до сих пор.
Ввернуть ещё метафор.
Февраль становится самым долгим месяцем, и это ничего не значит. На трамвайных рельсах ко мне пристал красноглазый таджик, полез здороваться, сжал в кулаке зажигалку и подумал про Уэльбека. Теперь цепляет, мир любопытен. С крайним отвращением вместо страха – можно идти на любые эксперименты.
Я что-то совсем запутался во времени, это позитивный симптом, значит, нет ничего волнующего, ничего к чему можно было привязать опознавательный знак. Кажется, все началось в феврале. И до сих пор.
Ввернуть ещё метафор.